В манифесте вашей выставки говорится: «Самый радикальный акт бунтарства сегодня — это заново научиться мечтать и бороться за эту мечту». О чем вы мечтали, когда создавали эту выставку?
Мне кажется, что, будучи активистами, мы часто находимся в режиме сопротивления. Это невероятно важно. И очевидно, что есть много серьезных проблем, с которыми нужно бороться. Но нам также нужно пространство и время для того, чтобы мечтать о лучшем мире. И я думаю, что искусство действительно может помочь в этом. Ведь что такое искусство, если не расширенная способность мечтать?
Я хочу видеть больше произведений искусства, посвященных утопиям. Я знаю, что это очень сложно. Мы действительно живем в очень мрачном мире. Так много проблем всплывает каждый день, и если вы посмотрите, например, на большинство голливудских постановок, — они об антиутопиях, о тысяче способов, которыми наш мир может прийти к концу. Все это порождает тревогу и депрессию на уровне общества. Мы чувствуем себя оторванными друг от друга, мы чувствуем себя оторванными от нашего будущего. Нам кажется, что мы никак не можем повлиять на то, что происходит в будущем, и только несколько влиятельных людей решают, что произойдет.
Поэтому мы не задумываемся о том, что, может быть, через 1000 лет человечество отправится жить в космос. Будет ли к тому времени существовать только два пола или мы изобретем что-то, чтобы люди могли пробовать разный пол и комбинировать их, быть более свободными? Каково будущее репродукции? Будут ли женщины продолжать вынашивать детей в своей утробе или, может быть, появится что-то внешнее, например искусственная матка, чтобы женщины могли свободно распоряжаться своей жизнью и своим телом? Или чем мы будем питаться в будущем? Я стала веганом два года назад, и мне это нравится. Я чувствую, что ежедневно нахожусь в большей гармонии со своими идеалами, и мы можем создать идеальный белок гораздо лучше, чем чья-то плоть.
Все это вещи, о которых я люблю размышлять. Иногда я встречаю своих друзей-активистов, и они говорят мне: «Чем ты занимаешься? Почему ты мечтаешь обо всей этой ерунде? У нас есть политзаключенные, мы должны сначала позаботиться о них». Но я думаю, что оба направления важны.
То есть когда в СМИ и кино сплошная депрессия и тревога, искусство — это способ вернуть себе контроль над происходящим, почувствовать влияние или власть?
Для меня всегда важно сделать первый шаг, это самое сложное. А потом, когда ты уже в процессе, все как-то само собой складывается. Или нет, и тогда ты переходишь к следующему проекту.
Мы должны преодолеть этот страх сделать первый шаг. И создать для себя очень простой ориентир. Например, у тебя есть проблема, и как ты будешь реагировать на нее? И ты говоришь: в ближайшие несколько месяцев я создам, скажем, перформанс на эту тему. И тебе вдруг становится легче, проблема отступает. Или тебя беспокоит ситуация с политическими заключенными, и ты просто даешь себе задание каждый день писать заключенному. Но не стоит позволять себе быть переполненным экзистенциальными вопросами, например, что я делаю на этой планете, имею ли я реальное влияние?
Вскоре после 24 февраля 2022 года вы создали уникальный токен (NFT), чтобы собрать деньги для Украины. А спустя несколько месяцев сделали «Пепел Путина».
Я даже не могу выразить словами то отчаяние, которое вызвало во мне это полномасштабное вторжение, потому что я чувствую, что Путин просто уничтожает шаг за шагом все, что я когда-либо любила: и мою страну, и глубоко любимую Украину. У меня там так много друзей-активистов. Я часто ездила туда в отпуск, чтобы не чувствовать себя все время запертой в полицейском государстве Россия. Я так люблю Украину, и я просто не могла поверить, что это произошло. Поэтому мне нужно было сделать что-то, что может реально помочь людям, и я помогла собрать $7 миллионов для помощи Украине.
Когда речь идет о больших и драматических политических событиях, вам всегда нужно время, чтобы обдумать, как вы можете отразить это в своем творчестве. Ведь какова роль искусства, когда идет война? Это большой вопрос, с которым приходится сталкиваться многим художникам. Но мне показалось, что «Пепел Путина» — это хороший маленький шаг к объединению людей из разных стран, на которых так или иначе влияет Путин: Украины, Беларуси и России. И я верю в магию в том смысле, что важно четко заявить о своих намерениях, и мы сделали это, заявив, что хотим увидеть Путина в виде пепла.
А как вы используете NFT для сбора денег?
На самом деле это уже не работает. Я думаю, что прошло то время, по крайней мере пока, когда NFT и криптопространство были действительно хороши для сбора средств в активистских целях. Я думаю, что в 2020, 2021 годах я получила максимальную отдачу от этого. А потом все пошло на спад. Криптовалюты вообще ушли на криптозиму. Сейчас вроде как снова налаживается, но мне не очень нравится этот цикл. Я художник, поэтому когда NFT были более заметны, особенно уникальные NFT, такие как NFT художников, это было интересно для меня. Постепенно это все больше и больше становилось связано с деньгами, что меня не очень интересует.
Но мне очень понравился изначальный замысел. Я чувствовала, что это было начало цифровой революции, когда художник мог «отчеканить» свое видео. Ведь видео до сих пор не признается большинством институций как настоящее произведение искусства — это что-то застрявшее в неопределенности. Но люди, которые делают видео или любое другое цифровое искусство, занимаются настоящим ремеслом, тратят на это время.
Хотя видеоарт имеет долгую историю, но все же он не так весом для коммерческих пространств. Когда вы разговариваете с галереей, они говорят: «Хорошо, что вы хотите продать? Где объект?». Поэтому мне кажется, что в долгосрочной перспективе это будет здорово для художников, работающих в цифровом пространстве. Просто должно пройти время, чтобы это устоялось и стало реальностью. Но я только что была на Art Basel, и мне было интересно видеть, что самые влиятельные игроки в мире традиционного искусства очень-очень любопытны к цифровому искусству, например Ханс Ульрих Обрист и Мишель Куо, которая является куратором в MoMA. В Serpentine есть целая программа, посвященная искусственному интеллекту и цифровому искусству. Так что я думаю, что это хорошо, просто для сбора денег в активистских целях это больше не работает.
Вы говорили, что не очень любите институции. И тем не менее организовали выставку.
Институции тоже меняются. Они немного открывают свои умы, и я думаю, что тот маленький момент революции цифрового искусства, который произошел в 2020 году, действительно заставил некоторые из самых чувствительных институций немного больше открыться для различных форм искусства.
В нашем случае первый контакт случился благодаря Цчуули (Джулии Стаудах), которая является известным коллекционером CryptoPunks и куратором цифрового искусства в музее. Сначала она обратилась к моему партнеру [основателю первого зарегистрированного Комиссией по ценным бумагам и биржам США фонда NFT] Джону Колдуэллу, который тоже коллекционер CryptoPunks, у криптопанков есть свое мощное сообщество. И он сказал мне: «Йоу, Цчуули хочет, чтобы у тебя была выставка». Потом мы начали общаться с Михаэлой Зайзер и Альфредом Вайдингером, и это превратилось в масштабную выставку, кураторами которой являемся я и Цчуули. И для этой выставки был создан целый новый цикл работ.
Это потрясающе — работать с институцией, которая действительно верит в тебя, поддерживает тебя и просто дает тебе карт-бланш на то, чтобы делать с этим пространством все, что ты хочешь. Это мечта.
Я не люблю работать с институциями, потому что зачастую они очень строго относятся к тому, что им разрешено, и поэтому существует определенная цензура. И цензура может проявляться самыми разными способами. Раньше я думала, что цензура существует только в России, но она существует на разных уровнях. Я имею в виду, что иногда существует цензура денег. Если люди не верят, что это произведение искусства принесет им деньги, они не будут его выставлять. А мир искусства во многих ситуациях все еще движим деньгами. С политическим искусством, конечно, сложнее. Как сказала мне Дженни Хольцер, «политическое искусство — это худший бизнес-план в истории».
Недавно я была на выставке Марины Абрамович в Амстердаме, и это ретроспектива всей ее карьеры. Ваша выставка чем-то похожа на ту, в том смысле, что это ваш мир и вы входите в него.
Это лучший комплимент. Я большая поклонница Марины, а счастлива быть ее другом. Не знаю, как мне так везет, но что-то хорошее случается иногда в жизни.
Название вашей выставки — Rage («Ярость»), и как вы говорите, ее создание превратилось в процесс направления вашей ярости в нечто, акт творения. Это напомнило мне высказывание Одре Лорд «забота о себе и сохранение себя — это политическое оружие». Видите ли вы тоже эту связь?
Да. Хотя я обнаружила это поздно. Я провела два года в тюрьме, чтобы понять, что забота о себе важна. До того, как я оказалась в тюрьме, я не уделяла особого внимания своему психическому или физическому здоровью. Я просто шла, шла и шла без остановки: «Мне нужно совершить революцию. Все вещи, которые нужно сделать, должны быть сделаны сегодня». У меня не было времени на отдых.
А потом это было почти как перезагрузка. Оказавшись в тюрьме, я как будто попала в загробный мир и вернулась обратно. Это полностью, радикально изменило мой взгляд на жизнь. И я поняла, как важно заботиться о себе.
Звучит нелепо, но я начала заниматься физической активностью, например зарядкой, ходить в спортзал, бегать, только когда вышла из тюрьмы. Но я все равно чувствовала себя как говно. Я вышла из тюрьмы и сразу же принялась за работу. Мы основали две организации, «Зона права» и «Медиазона». Обе они стали очень важными и известными в России организациями, отстаивающими права человека и свободу слова.
Но это очень сильно сказывалось на моем физическом и психическом здоровье. В конце 2014 года, через год как я вышла из тюрьмы и после года напряженной работы, я прошла всевозможные обследования, и мне сказали, что с телом все в порядке, но у меня депрессия. Я ответила, что у меня не может быть депрессии. Но мне прописали антидепрессанты и сказали: «Просто попробуй». И оказалось, что это действительно работает. Я как будто заново родилась.
У меня было очень старомодное представление о том, что если ты сильный человек, то сможешь преодолеть свою хандру только благодаря силе воли. И у меня действительно есть сила воли, но есть вещи, которые не зависят от тебя. Химический баланс, плюс социальный контекст, в котором ты существуешь. Иногда тебе просто нужна помощь, например, психотерапевт или специалист по здоровому образу жизни, тренер в спортзале. И тогда я начала применять все это на практике. Сейчас я чувствую себя намного лучше.
Физические упражнения, как мне кажется, действительно творят чудеса. У меня не было привычки заниматься спортом до 25 лет. Это не моя вторая натура, мне приходится заставлять себя это делать. Я ежедневно занимаюсь спортом, потому что иначе я просто сойду с ума.
Возвращаясь к теме ярости, скажу, что это не та эмоция, которая поощряется у женщин. Очевидно, что женщины активно сопротивляются войне, как политически, так и художественно. Как это будет показано на выставке?
Я думаю, это одна из главных причин, почему я назвала выставку «Ярость», — потому что женщинам не рекомендуют испытывать эти эмоции. Для меня было очень важно, что Юлия Навальная в своем первом заявлении после убийства мужа говорила о ярости. Она сказала: «Я прошу вас разделить со мной ярость».
Я думаю, что на женщин навешивают ярлык истеричек сразу после того, как они проявляют ярость. В нашем перформансе на выставке я кричу. Я позволяю себе кричать, потому что кричащую женщину сразу же клеймят как истеричку. Но с мужчинами дело обстоит иначе: если они повышают голос, на них навешивают ярлык напористого, хорошего лидера, уверенного в себе. Но с женщинами все не так. Поэтому я считаю, что важно кричать, выходить на сцену.
Русская православная церковь сейчас — это институт, который лишает женщин прав и выступает за войну. Но я одержима православной эстетикой. Вы, полагаю, тоже?
Да, это так красиво. У меня просто мурашки по коже. Это что-то дает мне. Мне кажется, что в истории христианства было много действительно замечательных людей. Естественно, я никогда не общалась с Андреем Рублевым, но мне кажется, что мы могли бы поладить. Мне кажется, что Дева Мария была отличной девушкой. Мы могли бы вместе создавать искусство. Даже в этом угнетающем институте есть что-то, что мне близко и понятно.
Я определенно не воцерковленный человек — никто из «настоящих верующих» не поощряет принятие того, что ты любишь, и яростного отвержения того, что ты не любишь. Настоящий верующий должен подчиняться слову Библии, и если там сказано, что женщина должна принадлежать своему мужу и подчиняться ему, что ж, это слово Божье. Но я стала одной из тех, кто создает свою индивидуальную художественную религию. Я чувствую, что это путь в XXI век: мы можем просто выбирать разные вещи, которые нам нравятся, из разных духовных традиций, и все, что нам подходит.
Я знаю, что вы не политик, но мне было интересно узнать, как выглядит ваша прекрасная Россия будущего.
Ну, для этого нам нужно воскресить Навального. В моем представлении о прекрасной России будущего он всегда был кем-то вроде отца или старшего брата. Когда я представляла себе свою прекрасную Россию будущего, я думала, что буду в меньшинстве, противостоящем влиятельной популистской политической партии Навального, и мы будем появляться в парламенте и кричать ему что-то вроде «Больше прав для геев!», а он такой: «Почему вы всегда говорите о геях?»
Это звучит, как если бы он был Джо Байденом, а вы — Берни Сандерсом.
Должна быть такая фигура. Хорошо, что в России много людей, и я уверена, что найдется немало тех, кто сможет сыграть эту роль.
Я всегда буду на краю политического спектра. Будет какая-нибудь Пиратская партия или Партия зеленых, а когда Партия зеленых станет слишком популярной, я стану членом чего-нибудь другого. Я чувствую, что это моя роль, и важно, чтобы в обществе были такие радикалы. Мы не осознаем их важности, но они очень важны, чтобы люди задавали неудобные вопросы. Потому что любое прогрессивное движение, любая прогрессивная партия может превратиться в старомодный институт, если у вас не будет этих трикстеров.
Превратить Кремль в арт-центр — моя давняя мечта. Не знаю, сбудется ли она когда-нибудь. Но мне кажется, что нам просто необходимо радикально переосмыслить Кремль, потому что сейчас он имеет очень злую символику. Время от времени мне хотелось сжечь Кремль в своей художественной работе. Но потом я подумала, что это исторические, красивые здания. Кремль не виноват, что его оккупировали злые существа. Поэтому нам нужно заселить его милыми и искрящимися существами — единорогами и феями — и дать ему хорошую феминистскую программу, и тогда у него появится потенциал.
Выставка «Rage» проходит в OK Linz Museum до 20 октября 2024. Больше информации здесь.
«Пепел Путина» будет представлен на выставке антивоенного и антитоталитарного искусства «Artists Against the Kremlin», организованной The Moscow Times, галереей All Rights Reversed и арт-центром De Balie в Амстердаме с 3 августа по 3 сентября 2024.
